Ихъ восемь, насъ — двое. Раскладъ передъ боемъ

Не нашъ, но мы будемъ играть.

Сережа, держись! намъ съ раздачей такою

Все жъ банкъ какъ-то нужно сорвать.

Я этотъ небесный квадратъ не покину,

Мнѣ цифры теперь не важны:

Сегодня мой другъ защищаетъ мнѣ спину,

Поэтому шансы равны.

Мнѣ въ хвостъ вышелъ «Хейнкель», но вотъ задымилъ онъ,

Надсадно завыли винты.

Имъ даже не надо крестовъ на могилы,

Сойдутъ и на крыльяхъ кресты!

Я — «первый», я — «первый», — они подъ тобою,

Я вышелъ имъ наперерѣзъ!

Сбей пламя! уйди въ облака, я прикрою!

Въ бою не бываетъ чудесъ.

Нѣтъ, поздно! теперь уповай, человѣче,

Что будетъ удачнымъ прыжокъ.

Ахъ, чортъ! вотъ и мнѣ вышелъ «Мессеръ» навстрѣчу.

Прощай, я приму его въ лобъ!..

Я знаю — ребята сведутъ съ ними счеты...

Но, по облакамъ скользя,

Взлетятъ наши души, какъ два самолета,

Вѣдь имъ разставаться нельзя.

Архангелъ отправитъ насъ въ Райскія кущи,

Но лишь только приметъ насъ Богъ,

Его мы попросимъ: «Пошли, Всемогущій,

«Въ какой-нибудь ангельскій полкъ.»

Еще попрошу я Отца, Духа, Сына,

Чтобъ выполнилъ волю мою:

Пусть вѣчно мой другъ защищаетъ мнѣ спину,

Какъ въ этомъ послѣднемъ бою.

Мы крылья и стрѣлы попросимъ у Бога,

Безъ неба не можетъ вѣдь асъ...

А если въ Раю истребителей много,

Онъ приметъ въ хранители насъ.

Хранить — это дѣло почетное тоже:

Удачу нести на крылѣ

Такимъ же, какими мы были съ Сережей

И въ воздухѣ, и на землѣ.

Такимъ же, какими мы были съ Сережей

И въ воздухѣ, и на землѣ.

Юрію Любимову.

Я — «Якъ», истребитель. Моторъ мой звенитъ.

Небо — моя обитель.

Но тотъ, который во мнѣ сидитъ,

Считаетъ, что онъ — истребитель.

Въ этомъ бою мною «Хейнкель» сбитъ, —

Я сдѣлалъ съ нимъ, что хотѣлъ.

А тотъ, который во мнѣ сидитъ,

Изрядно мнѣ надоѣлъ.

Я въ прошломъ бою навылетъ прошитъ,

Меня механикъ заштопалъ, —

Но тотъ, который во мнѣ сидитъ,

Опять посылаетъ въ штопоръ.

Изъ бомбардировщика бомба несетъ

Смерть аэродрому,

А кажется, стабилизаторъ поетъ:

«Миръ вашему дому!»

Вотъ сзади заходитъ ко мнѣ «Мессершмиттъ».

Уйду — я усталъ отъ ранъ.

А тотъ, который во мнѣ сидитъ,

Способенъ пойти на таранъ.

Что дѣлаетъ онъ, вѣдь сейчасъ будетъ взрывъ!..

Но мнѣ не горѣть на пескѣ —

Запреты и скорости всѣ перекрывъ,

Я выхожу изъ пике.

Я — главный. А сзади... Ну чтобъ я сгорѣлъ!

Гдѣ же онъ, мой ведомый?!

Вотъ онъ задымился, кивнулъ — и запѣлъ:

«Миръ вашему дому!»

И тотъ, который въ моемъ черепкѣ,

Остался одинъ — и влипъ.

Меня въ заблужденье онъ ввелъ, и въ пике —

Прямо изъ мертвой петли.

Онъ рветъ на себя, и нагрузки — вдвойнѣ.

Эхъ, тоже мнѣ летчикъ-асъ!

И снова приходится слушаться мнѣ,

Но это въ послѣдній разъ.

Я больше не буду покорнымъ, клянусь,

Ужъ лучше лежать на землѣ!

Ну что жъ онъ не слышитъ, какъ бѣсится пульсъ:

Бензинъ — моя кровь — на нулѣ!

Терпѣнью машины бываетъ предѣлъ,

И время его истекло.

И тотъ, который во мнѣ сидѣлъ,

Вдругъ ткнулся лицомъ въ стекло.

Убитъ! Наконецъ-то лечу налегкѣ,

Послѣднія силы жгу.

Но что́ это, что́?! я въ глубокомъ пикѣ —

И выйти никакъ не могу!

Досадно, что самъ я не много успѣлъ,

Но пусть повезетъ другому.

Выходитъ, и я напослѣдокъ спѣлъ:

«Миръ вашему дому!»
«Миръ вашему дому!»