|
Я только малость объясню въ стихѣ:
На все я не имѣю полномочій.
Я былъ зачатъ, какъ нужно, во грѣхѣ —
Въ поту и въ нервахъ первой брачной ночи.
Я зналъ, что, оторвавшись отъ земли,
Чѣмъ выше мы, тѣмъ жестче и суровѣй.
Я шелъ спокойно прямо въ короли
И велъ себя наслѣднымъ принцемъ крови.
Я зналъ — все будетъ такъ, какъ я хочу,
Я не бывалъ въ накладѣ и въ уронѣ.
Мои друзья по школѣ и мечу
Служили мнѣ, какъ ихъ отцы — коронѣ.
Не думалъ я надъ тѣмъ, что́ говорю,
И съ легкостью слова бросалъ на вѣтеръ.
Мнѣ вѣрили и такъ, какъ главарю,
Всѣ высокопоставленныя дѣти.
Пугались насъ ночные сторожа,
Какъ оспою, болѣло время нами.
Свой краткій сонъ я у костра вкушалъ
И ѕлую лошадь мучилъ стременами.
Я зналъ — мнѣ будетъ сказано: «Царуй!» —
Клеймо на лбу мнѣ рокъ съ рожденья выжегъ.
И я пьянѣлъ среди чеканныхъ сбруй,
Былъ терпѣливъ къ насилью словъ и книжекъ.
Я улыбаться могъ однимъ лишь ртомъ,
А тайный взглядъ, когда онъ золъ и горекъ,
Умѣлъ скрывать, воспитанный шутомъ.
Шутъ мертвъ теперь. Аминь! бѣдняга Іорикъ!
Но отказался я отъ дѣлежа
Наградъ, добычи, славы, привилегій:
Вдругъ стало жаль мнѣ мертваго пажа,
Я объѣзжалъ зеленые побѣги.
Я позабылъ охотничій азартъ,
Возненавидѣлъ и борзыхъ, и гончихъ,
Я отъ подранка гналъ коня назадъ
И плетью билъ загонщиковъ и ловчихъ.
Я видѣлъ — наши игры съ каждымъ днемъ
Все больше походили на безчинства.
Въ проточныхъ водахъ по ночамъ, тайкомъ,
Я отмывался отъ дневного свинства.
Я прозрѣвалъ, глупѣя съ каждымъ днемъ,
Я прозѣвалъ домашнія интриги.
Не нравился мнѣ вѣкъ, и люди въ немъ
Не нравились. И я зарылся въ книги.
Мой мозгъ, до знаній жадный, какъ паукъ,
Все постигалъ: недвижность и движенье,
Но толку нѣтъ отъ мыслей и наукъ,
Когда повсюду имъ опроверженье.
Съ друзьями перетерлась связи нить,
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился надъ словами «быть — не быть»,
Какъ надъ неразрѣшимою дилеммой.
Но вѣчно, вѣчно плещетъ море бѣдъ,
Въ него мы стрѣлы мечемъ — въ сито просо,
Отсѣивая призрачный отвѣтъ
Отъ вычурнаго этого вопроса.
Зовъ предковъ слыша сквозь притихшій гулъ,
Пошелъ на зовъ — сомнѣнья крались съ тыла,
Грузъ тяжкихъ думъ наверхъ меня тянулъ,
А крылья плоти внизъ влекли, въ могилу.
Въ непрочный сплавъ меня спаяли дни —
Едва застывъ, онъ началъ расползаться.
Я пролилъ кровь, какъ всѣ, и, какъ они,
Я не сумѣлъ отъ мести отказаться.
А мой подъемъ предъ смертью — есть провалъ.
Офелія! я тлѣнья не пріемлю.
Но я себя убійствомъ уравнялъ
Съ убитымъ, и я вслѣдъ за нимъ легъ въ землю.
Я всей душой насилье презиралъ,
Ни въ грошъ не ставилъ Датскую корону,
Но въ ихъ глазахъ — я властвовать желалъ,
Расправился съ соперникомъ по трону.
Но геніальный всплескъ похожъ на бредъ,
Въ рожденьи смерть проглядываетъ косо.
А мы все ставимъ каверзный отвѣтъ
И не находимъ нужнаго вопроса.
1972 г.
|