|
Мнѣ въ ресторанѣ вечеромъ вчера
Сказали съ юморкомъ и съ этикетомъ,
Что киснетъ водка, выдохлась икра,
И что у нихъ ученый по ракетамъ.
И многихъ помня съ водкой пополамъ,
Не разобравъ, что́ плещется въ бокалѣ,
Я, улыбаясь, подходилъ къ столамъ
И отзывался, если окликали.
Вотъ онъ — надменный, словно Ришелье,
Какъ благородный папа въ старомъ скетчѣ, —
Но это былъ директоръ ателье
И не былъ засекреченный ракетчикъ.
Со мной гитара, струны къ ней въ запасъ,
И я гордился тѣмъ, что тоже въ модѣ.
Къ наукѣ тяга сильная сейчасъ,
Но и къ гитарѣ тяга есть въ народѣ.
Я ахнулъ залпомъ и разбилъ бокалъ,
Мгновенно мнѣ гитару дали въ руки.
Я три своихъ аккорда перебралъ,
Запѣлъ и запилъ отъ любви къ наукѣ.
Я пѣлъ и думалъ: вотъ икра лежитъ,
А говорятъ, кеты не стало въ рѣкахъ...
А мой ракетчикъ гдѣ-нибудь сидитъ
И мыслитъ въ милліонахъ и парсекахъ.
И, обнимая женщину въ кольѣ
И сдѣлавъ видъ, что хочетъ въ пѣсню вжиться,
Задумался директоръ ателье
О томъ, что завтра скажетъ сослуживцамъ.
Онъ предложилъ мнѣ позже на дому,
Успѣвъ включить магнитофонъ въ портфелѣ:
«Давай дружить домами!» — Я ему
Сказалъ: «Давай. Мой домъ — твой Домъ моделей.»
И я нарочно разорвалъ струну
И, утаивъ, что есть запасъ въ карманѣ,
Сказалъ: «Привѣтъ! зайти не премину,
«Въ другой разъ, — если будетъ Марсіанинъ.»
Я шелъ домой подъ утро, какъ старикъ,
Мнѣ подъ ноги катились дѣти съ горки,
И аккуратный первый ученикъ
Шелъ въ школу получать свои пятерки.
Такая честь не по моимъ дѣламъ,
Лишь первые пятерки получаютъ...
Не надо подходить къ чужимъ столамъ
И отзываться, если окликаютъ.
1971 г.
|