1.

Если значитъ любовь поцѣлуи одни и объятья,
У меня о любви нѣтъ тогда никакого понятья.

Нѣтъ, любовь — это нѣчто тончайшее, отблескъ въ эѳирѣ,
По-Арабски «максади экса», то есть высшая цѣль въ этомъ мірѣ.

Передъ милой моей я молился, склонясь молчаливо,
Трепеталъ, и краснѣлъ, и надѣялся тайно, стыдливо.

Для меня воплощеньемъ была она сущаго міра,
Я молитвы слагалъ для нея — божества и кумира.

Какъ свѣча, я растаялъ, цвѣты, что я въ сердцѣ лелѣялъ,
Почернѣли, сгорѣли, и вѣтеръ ихъ пепелъ развѣялъ...

2.

До того, какъ открылись Арабамъ завѣты Ислама,
Деревяннымъ кумирамъ они поклонялись упрямо.

Ложь была сметена и разсѣяна истинной вѣрой,
И открылись глаза у обманутыхъ жалкой химерой.

И тогда, устыдясь, вопросили они съ удивленьемъ:
«Неужели и впрямъ поклонялись мы этимъ полѣньямъ?»

3.

Солнце мысли моей изъ-за облака вырвалось, къ счастью;
Я не скованъ уже мимолетной, безсмысленной страстью.

Слава Богу, опять предо мною свѣтлѣетъ дорога,
И теперь я стыжусь, что я въ идола вѣрилъ, какъ въ Бога.

Чувства, мысли пустыя — проклятья шлю я вамъ безъ счёта!
Здравствуй, ясность ума, здравствуй, истина, здравствуй, работа!

Были головы наши въ огнѣ.