Она была чиста, какъ снѣгъ зимой.
Въ грязь — соболя, — иди по нимъ по праву.
Но вотъ мнѣ руки жжетъ ея письмо —
Я узнаю мучительную правду...

Не вѣдалъ я: смиренье — только маска
И маскарадъ закончится сейчасъ, —
Да, въ этотъ разъ я потерпѣлъ фіаско —
Надѣюсь, это былъ послѣдній разъ.

Подумалъ я: дни сочтены мои,
Дурная кровь въ мои проникла вены, —
Я сжалъ письмо какъ голову змеи —
Сквозь пальцы просочился ядъ измѣны.

Не вѣдать мнѣ страданій и агоній, —
Мнѣ встрѣчный вѣтеръ слезы оботретъ.
Моихъ коней обида не нагонитъ,
Моихъ слѣдовъ метель не замететъ.

Итакъ, я оставляю позади,
Подъ этимъ сѣрымъ непригляднымъ небомъ,
Дурманъ фіалокъ, наготу гвоздикъ
И слезы вперемешку съ талымъ снѣгомъ.

Москва слезамъ не вѣритъ и слезинкамъ,
И не намѣренъ больше я рыдать, —
Спѣшу навстрѣчу новымъ поединкамъ —
И, какъ всегда, намѣренъ побѣждать!

Было такъ — я любилъ и страдалъ.
Было такъ — я о ней лишь мечталъ.
Я ее видѣлъ часто во снѣ
Амазонкой на бѣломъ конѣ.

Что̀ мнѣ была вся мудрость скучныхъ книгъ,
Когда къ слѣдамъ ея губами могъ припасть я!
Что съ вами было, королева грезъ моихъ?
Что съ вами стало, мое призрачное счастье?

Наши души купались въ веснѣ,
Наши головы были въ огнѣ.
Всѣ утраты съ ней были легки,
И казалось — не будетъ тоски.

Ну а теперь — хоть саванъ ей готовь,
Смѣюсь сквозь слезы я и плачу безъ причины.
Ей вѣчнымъ холодомъ и льдомъ сковало кровь
Отъ страха жить и отъ предчувствія кончины.

Понялъ я — больше пѣсенъ не пѣть,
Понялъ я — больше сновъ не смотрѣть.
Дни тянулись съ ней нитями лжи,
Съ ней я видѣлъ одни миражи.

Я жгу остатки праздничныхъ одеждъ,
Я струны рву, освобождаясь отъ дурмана —
Мнѣ не служить рабомъ у призрачныхъ надеждъ,
Не поклоняться больше идоламъ обмана.