Духовной жаждою томимъ,
Въ пустынѣ мрачной я влачился,
И шестикрылой Серафимъ
На перепутьи мнѣ явился.
Перстами, легкими какъ сонъ,
Моихъ зѣницъ коснулся онъ,
И стали вѣщими зѣницы
И зоркими, какъ у царь-птицы.
Моихъ ушей коснулся онъ,
И ихъ наполнилъ шумъ и звонъ:
И внялъ я неба содроганье,
И горній ангеловъ полетъ,
И гадъ морскихъ подводный ходъ,
И дольней лозы прозябанье.
И онъ къ устамъ моимъ приникъ,
И вырвалъ грѣшной мой языкъ,
И празднословной и лукавой,
И жало мудрыя ѕмѣи
Въ уста замершія мои
Вложилъ десницею кровавой.
И онъ мнѣ грудь разсѣкъ мечемъ,
И сердце трепетное вынулъ,
И угль, пылающій огнемъ,
Во грудь отверстую водвинулъ.
Какъ трупъ въ пустынѣ я лежалъ,
И Бога гласъ ко мнѣ воззвалъ:
«Возстань, Пророкъ, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголомъ жги сердца людей.»

Ну вотъ, исчезла дрожь въ рукахъ,

Теперь — наверхъ!

Ну вотъ, сорвался въ пропасть страхъ

Навѣкъ, навѣкъ.

Для остановки нѣтъ причинъ —

Иду, скользя...

И въ мірѣ нѣтъ такихъ вершинъ,

Что взять нельзя!

Среди нехоженыхъ путей

Одинъ путь — мой,

Среди невзятыхъ рубежей

Одинъ — за мной!

Кто не доплылъ и въ волны легъ,

Тѣмъ Богъ судья,

Среди непройденныхъ дорогъ

Одна — моя!

Мой океанъ со всѣхъ сторонъ

Штормитъ, штормитъ,

Онъ тайну чьихъ-нибудь именъ

На днѣ хранитъ...

А я гляжу въ свою мечту

Поверхъ головъ

И свято вѣрю въ чистоту

Глубинъ и словъ!

И пусть пройдетъ немалый срокъ —

Мнѣ не забыть,

Что здѣсь сомнѣнія я смогъ

Въ себѣ убить.

Я слышалъ, пѣла мнѣ вода:

«Удачъ — всегда!..»

А день... какой былъ день тогда?

Ахъ да — Среда!..