Волна на волну набѣгала,
Великій шумѣлъ океанъ.
Зиганшинъ стоялъ у штурвала
И глазъ ни на мигъ не смыкалъ.

На сушѣ онъ воинъ заправскій,
И штурманъ заправскій онъ тутъ.
Крючковскій, Ѳедотовъ, Поплавскій
Подъ палубой пѣсни поютъ.

Суровъ же ты, климатъ Охотскій, —
Уже третій день ураганъ.
Смѣнилъ командира Крючковскій,
Онъ вахту Ѳедотову сдалъ.

Горючее вышло до капли,
Такъ мало — что́ ѣсть и что́ пить, —
И принялъ рѣшенье Зиганшинъ
Дневной раціонъ сократить.

Доѣдена банка консервовъ
И супъ безъ зажарки, пустой.
Все меньше здоровья и нервовъ,
Все больше стремленье домой.

Послѣдніе клубни картошки
Безъ соли пришлось доѣдать.
А вскорости съѣли гармошку,
И не на чѣмъ стало играть.

Суровѣй, ужаснѣй лишенья,
Ни лодки не видно, ни зги, —
И принялъ Зиганшинъ рѣшенье,
Что ѣсть имъ пора сапоги...

Сердца продолжали работу,
Но сталъ очень рѣдкимъ ихъ стукъ.
Безмѣрно ослабшій Ѳедотовъ
Глодалъ предпослѣдній каблукъ.

Лежали всѣ четверо въ лежку,
Ни лодки, ни крошки вокругъ.
Ѳедотовъ не смогъ козью ножку
Скрутить изъ-за слабости рукъ.

Зиганшинъ крѣпился, держался,
Бодрилъ, самъ былъ блѣдный, какъ тѣнь, —
Когда жъ рѣчь сказать онъ собрался,
Сказалъ лишь на слѣдующій день.

«Друзья!..» Черезъ часъ: «Дорогіе!..»
«Ребята! — Еще черезъ часъ. —
Вѣдь насъ не сломила стихія,
Такъ голодъ осилитъ ли насъ?

«Забудемъ про пищу — чего тамъ! —
И вспомнимъ всѣхъ нашихъ ребятъ...»
«Узнать бы, — сталъ бредить Ѳедотовъ, —
Что́ въ части сегодня ѣдятъ.»

И вдругъ — не миражъ ли, не мѵѳъ ли? —
Какое-то судно идетъ.
Къ биноклю всѣ сразу приникли,
А съ судна летѣлъ вертолетъ...

Окончены всѣ переплеты,
Вновь служатъ — что́, взялъ, океанъ? —
Поплавскій, Крючковскій, Ѳедотовъ
И съ ними Зиганшинъ Асханъ!