Меня мама родила въ сахарной рубашкѣ,
Подпоясала меня краснымъ кушакомъ.
Отчего же у меня грубыя замашки?
Такъ вѣдь сколько исходилъ я дорогъ пѣшкомъ...

Ну а папа подарилъ бычее здоровье,
И въ головушку вложилъ не хухры-мухры.
Отчего же у меня хмурое надбровье,
Отъ какихъ такихъ причинъ бѣлые вихры?

Начиналъ мытье мое съ Сандуновскихъ бань я,
Вмѣстѣ съ потомъ выгонялъ ѕлое недобро.
Гожъ сталъ въ смыслѣ чистоты и образованья,
Тутъ бы голосъ долженъ быть — чисто серебро.

Былъ бы голосъ — пѣлъ бы я про луга и дали,
Пѣлъ бы про красивое, пріятное для всѣхъ.
Всѣ бъ со мной здоровались, всѣ бы уважали,
Только Богъ мнѣ голоса не далъ, какъ на грѣхъ.

А запѣть хотѣлось мнѣ, но всегда мѣшали
Выдать пѣсней звонкою что́ въ душѣ жило.
И кричалъ со всхрипомъ я — люди не дышали,
И никто не морщился — право же, никто.

Что же грите вы тогда: все вранье да хаянье
(А я пѣлъ всегда про насъ, и не трогалъ дамъ)?
Вы вѣдь слушали меня, затаивъ дыханіе,
И по-прежнему вамъ жить я уже не дамъ.

Былъ рабъ Божій, несъ свой крестъ, были у раба вши.
Отрубили голову — испугались вшей.
Да, поплакавъ, разошлись, солоно хлебавши,
Ребятишекъ не забывъ вытолкать взашей.