Лукоморья больше нѣтъ,
 

 
 отъ дубовъ простылъ и слѣдъ.

Дубъ годится на паркетъ —
 

 
 такъ вѣдь нѣтъ:

Здоровенные жлобы
 

 
 изъ далекой стороны

Порубили всѣ дубы
 

 
 на гробы.

Ты уймись, уймись, тоска
 

 
 у меня въ груди!

Это только присказка,
 

 
 сказка — впереди.

Распрекрасно жить въ домахъ,
 

 
 что на курьиныхъ ногахъ,

Но явился всѣмъ на страхъ
 

 
 Вертопрахъ.

Добрый молодецъ онъ былъ:
 

 
 бабку Вѣдьму подпоилъ, —

Ратный подвигъ совершилъ —
 

 
 домъ спалилъ.

Ты уймись, уймись, тоска
 

 
 у меня въ груди!

Это только присказка,
 

 
 сказка — впереди.

Тридцать три богатыря
 

 
 порѣшили, что зазря

Берегли они царя
 

 
 и моря —

Каждый взялъ себѣ надѣлъ,
 

 
 куръ завелъ и въ немъ засѣлъ,

Охраняя свой удѣлъ —
 

 
 не у дѣлъ.

Обломавъ зеленый дубъ,
 

 
 дядька ихній сдѣлалъ срубъ,

Обзавелся уймой слугъ,
 

 
 съ ними грубъ.

И клянетъ все день-деньской
 

 
 бывшій дядька ихъ морской, —

Промѣнявъ путь бранный свой
 

 
 на покой.

Ты уймись, уймись, тоска
 

 
 у меня въ груди!

Это только присказка,
 

 
 сказка — впереди.

Здѣсь и вправду ходитъ Котъ, —
 

 
 какъ направо — пѣснь поетъ,

Какъ налѣво — анекдотъ
 

 
 выдаетъ.

Но, ученый сукинъ сынъ,
 

 
 цѣпь златую заложилъ

И всю выручку пропилъ,
 

 
 прокутилъ.

Как-то разъ за Божій даръ
 

 
 получилъ онъ гонораръ:

Въ Лукоморьѣ перегаръ
 

 
 на гектаръ!

Но хватилъ его ударъ, —
 

 
 чтобъ уйти отъ Божьихъ каръ,

Котъ диктуетъ про Татаръ
 

 
 мемуаръ.

Ты уймись, уймись, тоска
 

 
 у меня въ груди!

Это только присказка,
 

 
 сказка — впереди.

А Русалка — вотъ дѣла! —
 

 
 честь не долго берегла

И однажды, какъ смогла,
 

 
 родила.

Тридцать три же мужика
 

 
 не желаютъ знать сынка:

Пусть считается пока
 

 
 сынъ полка.

Как-то разъ одинъ колдунъ —
 

 
 врунъ, болтунъ и хохотунъ —

Предложилъ ей, какъ вѣдунъ
 

 
 женскихъ струнъ:

Молъ, Русалка, все пойму
 

 
 и съ дитемъ тебя возьму —

И пошла она къ нему,
 

 
 какъ въ тюрьму.

Ты уймись, уймись, тоска
 

 
 у меня въ груди!

Это только присказка,
 

 
 сказка — впереди.

Бородатый Черноморъ,
 

 
 Лукоморскій первый воръ —

Отопретъ любой запоръ,
 

 
 охъ, хитеръ!

Ловко пользуется, тать,
 

 
 тѣмъ, что можетъ онъ летать:

Зазѣваешься — онъ хвать! —
 

 
 и тикать.

А коверный самолетъ
 

 
 сданъ въ музей въ запрошлый годъ —

Любознательный народъ
 

 
 такъ и претъ!

Безъ опаски старый хрычъ
 

 
 бабъ воруетъ, хнычь не хнычь,

Кто-нибудь ему накличь
 

 
 параличъ!

Ты уймись, уймись, тоска
 

 
 у меня въ груди!

Это только присказка,
 

 
 сказка — впереди.

Нѣту мочи, нѣту силъ...
 

 
 Лѣшій какъ-то не допилъ —

Лѣшачиху свою билъ
 

 
 и вопилъ:

«Дай мнѣ рупь, а то прибью, —
 

 
 это жъ я кормлю семью!

А не дашь — твою родню
 

 
 прогоню!»

«Я ли ягодъ не носилъ?»
 

 
 снова Лѣшій голосилъ.

«А коры по скольку килъ
 

 
 приносилъ!

Надрывался — издаля,
 

 
 ублажаль, какъ могъ, тебя, —

Но не цѣнишь ты меня —
 

 
 ахъ ты, тля!»

Нѣтъ невиданныхъ ѕвѣрей,
 

 
 дичи всякой, ей-же-ей:

Понаѣхало за ней
 

 
 егерей...

Такъ что, значитъ, не секретъ:
 

 
 Лукоморья больше нѣтъ.

Все, о чемъ писалъ поэтъ,
 

 
 это бредъ.

Ты уймись, уймись, тоска,
 

 
 душу мнѣ не рань!

Разъ ужъ это присказка,
 

 
 значитъ, сказка — дрянь!