Дурацкій сонъ.

Дурацкій сонъ, какъ кистенемъ,

Избилъ нещадно.

Невнятно выглядѣлъ я въ немъ

И неприглядно.

Во снѣ я лгалъ и предавалъ,

И льстилъ легко я...

А я и не подозрѣвалъ

Въ себѣ такое.

Еще сжималъ я кулаки

И билъ съ натугой,

Но мягкой кистію руки,

А не упругой.

Тускнѣло сновидѣнье, но

Опять являлось,

Смыкались вѣки, и оно

Возобновлялось.

Я не шагалъ, а семенилъ

На ровномъ брусѣ, —

Ни разу ногу не смѣнилъ,

Труси́лъ и тру́силъ.

Я передъ сильнымъ лебезилъ,

Предъ ѕлобнымъ гнулся.

И самъ себѣ я мерзокъ былъ,

Но не проснулся.

Да это бредъ — я свой же стонъ

Слыхалъ сквозь дрему!

Но это мнѣ приснился сонъ,

А не другому.

Очнулся я и разобралъ

Обрывокъ стона,

И съ болью вѣки разодралъ,

Но облегченно.

И сонъ повисъ на потолкѣ

И распластался.

Сонъ въ руку ли? И вотъ въ рукѣ

Вопросъ остался.

Я вымылъ руки — онъ въ спинѣ

Холодной дрожью.

Что́ было правдою во снѣ,

Что́ было ложью?

Быть можетъ, сонъ былъ посланъ мнѣ

Какъ упрежденье,

Но если было мнѣ во снѣ

Ясновидѣнье?

Сонъ — отраженье мыслей дня?

Нѣтъ, быть не можетъ!

Но вспоминаю — и меня

Всего корежитъ.

И если скажутъ: «Онъ вполнѣ

«Все зналъ и вѣдалъ!» —

Мнѣ будетъ мерзко, какъ во снѣ,

Въ которомъ предалъ.

Иль не окажется во мнѣ

Шагнуть къ костру силъ —

Мнѣ будетъ стыдно, какъ во снѣ,

Въ которомъ струсилъ.

Иль мнѣ предложатъ въ унисонъ

Пѣть, что есть духу —

Знать буду тоже, что мой сонъ

Былъ таки въ руку.

1971 г.