О фатальныхъ датахъ и цифрахъ.

Моимъ друзьямъ — поэтамъ.

Кто кончилъ жизнь трагически, тотъ истинный поэтъ,

А если въ точный срокъ, — такъ въ полной мѣрѣ.

На цифрѣ двадцать шесть одинъ шагнулъ подъ пистолетъ,

Другой въ петлѣ былъ найденъ въ «Англетерѣ».

А въ тридцать три Христу, — онъ былъ поэтъ, онъ говорилъ:

«Да не убій!» — убьешь, вездѣ найду, молъ, —

Къ кресту прибили руки, чтобъ чего не сотворилъ,

Чтобъ не писалъ и ни о чемъ не думалъ.

Съ меня при цифрѣ тридцать семь въ моментъ слетаетъ хмель.

Вотъ и сейчасъ какъ холодомъ подуло:

Подъ эту цифру Пушкинъ подгадалъ себѣ дуэль,

И Маяковскій грудью легъ на дуло.

Задержимся на цифрѣ тридцать семь! Стоитъ ребромъ

Вопросъ неустранимый: или — или!

На этомъ рубежѣ легли и Байронъ, и Рембо,

А нынѣшніе какъ-то проскочили.

Дуэль не состоялась или перенесена,

А въ тридцать три распяли, но не сильно.

А въ тридцать семь — не кровь, да что́ тамъ кровь! — и сѣдина

Испачкала виски не такъ обильно.

«Слабы стрѣляться?» Въ пятки, молъ, давно ушла душа!

Терпѣнье, ѱѵхопаты и кликуши!

Поэты ходятъ пятками по лезвею ножа

И рѣжутъ въ кровь свои босыя души.

Жалѣю васъ, приверженцы фатальныхъ датъ и цифръ,

Томитесь, какъ наложницы въ гаремѣ.

Срокъ жизни увеличился, и, можетъ быть, концы

Поэтовъ отодвинулись на время.

Поэта шея — вѣрная приманка для петли,

А грудь — мишень для стрѣлъ, но не спѣшите —

Ушедшіе не датами безсмертье обрѣли,

Такъ что живыхъ не слишкомъ торопите.

1971 г.