Рвусь изъ силъ и изъ всѣхъ сухожилій,
Но сегодня опять, какъ вчера:
Обложили меня, обложили,
Гонятъ весело на нумера.

Изъ-за елей хлопочутъ двустволки,
Тамъ охотники прячутся въ тѣнь.
На снѣгу кувыркаются волки,
Волкъ для нихъ — это просто мишень.

Идетъ охота на волковъ, идетъ охота —
На сѣрыхъ хищниковъ, матерыхъ и щенковъ.
Кричатъ загонщики, и лаютъ псы до рвоты,
Кровь на снѣгу и пятна красныя флажковъ.

Не на равныхъ играютъ съ волками
Егеря, но не дрогнетъ рука!
Оградивъ намъ свободу флажками,
Бьютъ увѣренно, навѣрняка.

Волкъ не можетъ нарушить традицій:
Видно, въ дѣтствѣ — слѣпые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: нельзя за флажки!

И вотъ — охота на волковъ, идетъ охота —
На сѣрыхъ хищниковъ, матерыхъ и щенковъ.
Кричатъ загонщики, и лаютъ псы до рвоты,
Кровь на снѣгу и пятна красныя флажковъ.

Наши ноги и челюсти быстры,
Почему же, вожакъ, дай отвѣтъ,
Мы затравленно мчимся на выстрѣлъ
И не пробуемъ — черезъ запретъ?

Волкъ не можетъ, не долженъ иначе,
Вотъ кончается время мое:
Тотъ, которому я предназначенъ,
Улыбнулся и поднялъ ружье.

Идетъ охота на волковъ, идетъ охота —
На сѣрыхъ хищниковъ, матерыхъ и щенковъ.
Кричатъ загонщики, и лаютъ псы до рвоты,
Кровь на снѣгу и пятна красныя флажковъ.

Я изъ повиновенія вышелъ —
За флажки, жажда жизни сильнѣй!
Только сзади я радостно слышалъ
Удивленные крики людей.

Рвусь изъ силъ и изъ всѣхъ сухожилій,
Но сегодня — не такъ, какъ вчера:
Обложили меня, обложили —
Но остались ни съ чѣмъ егеря!

Идетъ охота на волковъ, идетъ охота —
На сѣрыхъ хищниковъ, матерыхъ и щенковъ.
Кричатъ загонщики, и лаютъ псы до рвоты,
Кровь на снѣгу и пятна красныя флажковъ.

Словно бритва, разсвѣтъ полоснулъ по глазамъ,
Отворились курки, какъ волшебный Сезамъ,
Появились стрѣлки, на поминѣ легки,
И взлетѣли стрекозы съ протухшей рѣки,
И потѣха пошла — въ двѣ руки, въ двѣ руки!

Мы легли на животъ и убрали клыки.
Даже тотъ, даже тотъ, кто нырялъ подъ флажки,
Чуялъ волчія ямы подушками лапъ;
Тотъ, кого даже пуля догнать не могла бъ, —
Тоже въ страхѣ взопрѣлъ, и прилегъ, и ослабъ.

Чтобы жизнь улыбалась волкамъ — не слыхалъ:

Зря мы любимъ ее, однолюбы.

Вотъ у смерти — красивый широкій оскалъ

И здоровые, крѣпкіе зубы.

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу —

Псамъ еще не намылены холки!

Но на татуированномъ кровью снѣгу

Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобравъ,
Къ небесамъ удивленныя морды задравъ:
Или съ неба возмездье на насъ пролилось,
Или свѣта конецъ — и въ мозгахъ перекось, —
Только били насъ въ ростъ изъ желѣзныхъ стрекозъ.

Кровью вымокли мы подъ свинцовымъ дождемъ —
И смирились, рѣшивъ: все равно не уйдемъ!
Животами горячими плавили снѣгъ.
Эту бойню затѣялъ не Богъ — человѣкъ:
Улетающихъ — влетъ, убѣгающихъ — вбѣгъ...

Свора псовъ, ты за стаей моей не вяжись,

Въ равной сварѣ — за нами удача.

Волки мы — хороша наша волчая жизнь!

Вы собаки — и смерть вамъ собачья!

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,

Чтобы въ корнѣ пресѣчь кривотолки.

Но на татуированномъ кровью снѣгу

Наша роспись: мы больше не волки!

Къ лѣсу — тамъ хоть немногихъ изъ васъ сберегу!
Къ лѣсу, волки, — труднѣе убить на бѣгу!
Уносите же ноги, спасайте щенковъ!
Я мечусь на глазахъ полупьяныхъ стрѣлковъ
И скликаю заблудшія души волковъ.

Тѣ, кто живъ, затаились на томъ берегу.
Что могу я одинъ? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье...
Гдѣ вы, волки, былое лѣсное ѕвѣрье,
Гдѣ же ты, желтоглазое племя мое?!

...Я живу, но теперь окружаютъ меня

Ѕвѣри, волчьихъ не знавшіе кличей.

Это псы, отдаленная наша родня,

Мы ихъ раньше считали добычей.

Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу,

Обнажаю гнилые осколки.

А на татуированномъ кровью снѣгу

Таетъ роспись: мы больше не волки!

Таетъ роспись: мы больше не волки!

Таетъ роспись: мы больше не волки!

Прошла пора вступленій и прелюдій,
Все хорошо — не вру, безъ дураковъ:
Меня къ себѣ зовутъ большіе люди,
Чтобъ я имъ пѣлъ «Охоту на волковъ».

Быть можетъ, запись слышалъ изъ оконъ,
Иль дѣти перестали слышать папу —
Какъ знать, — но приобрѣлъ магнитофонъ
Однажды имярекъ изъ аппарата.

И, предаваясь будничной бесѣдѣ
Въ кругу семьи, гдѣ свѣтъ торшера тусклъ,
Онъ тихо, чтобъ не слышали сосѣди,
Включилъ его, нажавъ на кнопку «пускъ».

И вотъ, не разобравъ послѣднихъ словъ, —
Прескверный дубль достали на работѣ, —
Услышалъ онъ «Охоту на волковъ»
И кое-что еще на оборотѣ.

И все прослушавъ до послѣдней ноты,
И разоѕлясь, что словъ послѣднихъ нѣтъ,
Онъ поднялъ трубку: «Автора „Охоты“
«Ко мнѣ пришлите завтра въ кабинетъ!»

Я не хлебнулъ для храбрости винца, —
И, подавляя частую икоту,
Съ порога — отъ начала до конца —
Я прооралъ ту самую «Охоту».

Его просили дѣти, безусловно,
Чтобы была улыбка на лицѣ, —
Но онъ меня прослушалъ благосклонно
И даже аплодировалъ въ концѣ.

И объ стаканъ бутылкою звеня,
Которую извлекъ изъ книжной полки,
Онъ выпалилъ: «Да это жъ — про меня,
«И про всѣхъ насъ — какіе, къ чорту, волки!»

Ну все — теперь, конечно, что-то будетъ,
Вѣдь каждый день по нѣсколько звонковъ:
Меня къ себѣ зовутъ большіе люди,
Чтобъ я имъ пѣлъ «Охоту на волковъ».